В наших обеих столицах у театральной публики как-то особенно принято не любить власть: подтрунивать над ней, подлить ей по-большому и по-малому. Столичная театральная публика почитает себя элитарной, молится на своих театральных звёзд, рассматривает посещение театров как повод к пусть и убогонькой, но светскости.
Прааадвинутыми почитаются театры или постановки, которые или буквально вопиют о своей протестности и неудовлетворённости наличным посредством раздевания и прочей ерунды, которая вызывает недоумение, так как очень напоминает ситуацию, когда маменькин сынок-ботаник или папина дочка-стерва отрывается по полной, когда уезжает в пионерлагерь, подальше от бдительных глаз мажористых родителей, а за свободу почитает дурацкую и бессмысленную триаду «пить, курить и материться», или эдак ещё по-советскому, по-мелкому подлят, так сказать, намекая, подкалывая и делая прочее подобное меленькое.
Из театральной среды вылазят под свет софитов актёры и режиссёры, которые гневно или прося денег часто убедительно (актёры же!) своими словами пересказывают, хорошо интонируя, то скудное, что услышали в душноватом кругу «своих» или вычитали в слабоумных оппозиционных изданиях. Для кого-то эти правдолюбы из театральной среды кажутся моральными авторитетами. Одна одинаково играющая старушка кое-кем даже почитается совестью нации.
А что же эти правдорубы строят сами? В какой институциональной среде живут сами? Какие дела и делишки стоят за их не их словами?
Во-первых, в нашей театральной среде царит полный и бесповоротный авторитаризм. Театры заточены на фигуры своих творческих лидеров. Причём практически несменяемых. Мы наблюдаем в последнее время массу примеров того, как театральные генералиссимусы уходят в отставку вперёд ногами. В театре царит пожизненное правление. По сути, наши столичные театры — это ненаследственные монархии.
Во-вторых, театральные монархи царят так странно и безусловно, что оставленные ими театры мгновенно сиротеют. После того как их покидают, уходя в мир иной, театральные императоры, эти маленькие и большие театральные государства впадают в продолжительную смуту. Стационарные русские театры — это вообще очень специфические террариумы единомышленников, а потому периоды театральной смуты — это самые настоящие театральные преломления, модели исторической Русской смуты.
В-третьих, сегодняшние театральные хозяйства, с экономической точки зрения, абсолютные банкроты, так как постоянно нуждаются в государственных траншах. В некотором роде сегодняшний Минкульт — это МВФ для всего отечественного театрального хозяйства, которое сидит на постоянной игле госфинансирования. По сути, театры — это финансовые наркоманы.
В-четвертых, основным театральным населением являются актёры. Театральный актёр — это абсолютно зависимое существо. Театральное актёрство — это разновидность почти абсолютного рабства. Театрально-актёрский люд сначала торгуется на двух рабских рынках — при поступлении в театральный вуз, а потом по его окончании. Потом театральный актёр превращается в абсолютного крепостного, который попадает в абсолютную зависимость от режиссёра. В делах творческих демократии не существует. Творчество, в том числе и театральное, — это место жительства совершенно безжалостного авторитаризма. Театральный народ, театральный средний класс — это абсолютно зависимые, несамостоятельные люди. И тем более странно слушать рассуждения этих людей о том, как нам обустроить страну. Вообще это очень странно, но сегодня актёров журналисты почти не спрашивают об их профессии, о том, в чём они реально разбираются.
В-пятых, театральное искусство сегодня — это очень часто эдакий культурный блюз. Да, безусловно, театр — это про человека, но уже не про всего человека. Или не про всё в человеке. Есть человечьи закоулки, в которые посредством театральной хирургии не добраться. А значит, великое синтетическое театральное искусство находится на большом и важном в своей истории перепутье.
В-шестых, не всем театральным жителям показаны образованность и тем более интеллектуальность. Скажу проще: в театральном мире не так много умных или хотя бы просто образованных людей.
В-седьмых, театральный бизнес — уметь казаться, выстраивать кажимость, показывать нередко талантливый и даже гениальный, но спектакль. Многие говорящие из театрального мира головы не изрекают нечто настоящее и значимое, а всего лишь кажутся. Они очень умеют казаться, это их профессия. Очень многие театральные поучаствовали в перестроечном погроме страны, а потом куда-то делись, испарились. Кажимость куда-то делась. А страна была непоправимо разрушена. А цирк уехал. Шутовская кибитка растаяла вдали.
В театральной капле действительно отражается океан текущей, наличной российской действительности. Театр — не про страну. Страна — в самом театре. Это скорее страна про театр. Сегодняшний театр буквально болен страной. И театральным, легко и убедительно что-то там вещающим в стране нельзя верить. Потому что они больны страной даже больше, чем мы сами. Нетеатральные мы современнее, сложнее, подвижнее. Маленькие же театральные страны и королевства — что в столице, что в регионах — часто непоправимо больны страной. И ничего эти люди не могут поделать со своими театральными королевствами, в которых бывает и подворовывают, и разводят кумовство в духе среднеазиатских республик. Зато другим театральные люди убедительно и вдохновенно советуют.
Не слушайте театральных людей. Не верьте театральным людям. Просто наслаждайтесь театральными постановками, погружайтесь в театральную действительность, но не забывайте, что это всего лишь спектакли. И если театральный человек начнёт что-то такое фрондёрское лопотать в сторону Путина, мысленно давайте ему лёгкий подзатыльник.
